«До» и «после» «Моя жизнь делится на «до» и «после». Ты, наверное, подумаешь: до какого-то важного события и после. И ты абсолютно прав : это событие - твоя смерть. Я словно смотрю два фотоальбома: до этой трагической даты и после. Первый альбом полон ярких и красочных фотографий - на них мы. Улыбаемся, хмуримся, дуемся или дурачимся. И знаешь в самой середине твоя фотография на всю страницу. На ней ты как всегда прищуриваешься и расплываешься в своей фирменной улыбке. Действительно, как в фотоальбоме проносятся мои воспоминания: помнишь, ты сказал мне своё имя - оно останется выжженным шрамом в моей груди. Помнишь, какой вкусной была та огромная дыня, которую ты приволок неизвестно откуда. Наверное ты ее украл. Знаешь, как я испугалась, когда ты грязный, весь в крови ввалился домой с неимоверно огромной дыней? Ты так тяжело дышал, что я испугалась настолько что не могла толком обработать твои раны - тряслись руки. Не от вида крови, а из-за страха за тебя. Когда я закончила, ты улыбнулся и ляпнул что-то совевсем смешное, а я. Вместо того, чтобы рассмеяться разревелась. Ты удивился, а потом обнял крепко-крепко, и, укачивая, как ребенка, обжигал моё ухо своим шепотом: «не плачь». А помнишь, как ты подарил мне серебряную цепочку? Что, лучшего способа не нашлось: просто уйти, и, вместо прощания оставить коробочку на согретых своим телом простынях Готэя. Я одела её в тот же день и больше не расставалась с ней никогда. Ты так и расплылся в улыбке, когда увидел ее на мне. Мне показалось, что это была твоя особенная улыбка, хотя ты всегда улыбаешься. Знаешь, а ведь ты уже тогда носил свое хаори капитана, а все равно уходил, постоянно куда уходил, оставляя меня в смятении смотреть на твою удаляющуюся фигуру. Гин, ты всегда будешь красивым и остро заточенным серебряным клинком в моем сердце. И вынуть его мог только ты, но тут начался альбом «после»... Пожухлые как осенние листья страницы, качественные, но блеклые фотографии, где нет меня - есть только тусклая тень былого... Недавно мой сын задал мне вопрос: «Мама, а можно мне такую же татуировку как у папы?» - он ткнул пальчиком в свою пухлую детскую щечку и начал мечтательно вырисовывать число 69. Я лишь взъерошила его жесткие черные волосы. Гин, а ведь это мог быть твой сын... Почему-то мне трудно представить нас с тобой, идущих в обнимку с коляской. Кто в ней: серебристоволосый мальчик или золотистоволосая девчушка с глазами точь-в-точь как у тебя? Как бы мне этого хотелось бы!.. Прости меня, Гин, за эту измену - я виновата. Но должно быть хоть что-то, что позволяло бы мне двигаться дальше, нет, хотя бы просто жить - это любовь к сыну. С мужем у нас полное взаимопонимание, мы похожи - оба потеряли самых дорогих людей, да еще и в один день. Гин, я не люблю его, испытываю симпатию, дружбу, но не более. Знаешь, я никогда не позволяю ему дарить мне серебро, он в полном недоумении. Но только ты можешь дарить мне серебро. Гин... я хочу к тебе, снова увидеть тебя, обнять, прижаться к тебе всем телом, утонуть в твоих бездонных глазах, зарыться руками в шелковистые пряди твоих волос, почувствовать твой запах, ощутить вкус поцелуя... Сегодня пошел снег, впервые за эту осень - мне стало легче. Это означает, что ты снова вернулся?..»
Мужчина резко захлопывает тетрадь с бежевыми страницами – не в силах больше прочесть ни строчки. Знал же, он знал, что она любила Ичимару, но чтобы настолько сильно и долго – это стало для него сюрпризом. Машинально, он приблизил тетрадь к лицу – от нее пахло лавандой*. Вот значит каким запахом обладает ее самое потаенное и драгоценное? Он бережно кладет тетрадь на место, пряча ее под вещами своей жены в самый дальний угол шкафа. Хочет закрыть дверь, и взгляд натыкается на предмет его поисков – узкую коробочку, выпавшую неизвестно откуда. В ней браслет, который ему обошелся в кругленькую сумму. Черноволосый мужчина открывает ее и долго вглядывается в его серебряные завитки, находясь под впечатлением от прочитанного. И тут в сознании всплывают строчки из дневника: «... я никогда не позволяю ему дарить мне серебро...». Мужчина сжимает кулаки и вышвыривает несчастную коробочку в окно – не в силах злиться на жену за любовь к другому – он и так об этом догадывался, но разрушать все то, что он так долго создавал вместе с ней. Пусть даже она не любит его, но это не помешает ему защищать ее израненное сердце от всех неприятностей, что обязательно встречаются по жизни. В его мысли, как глоток свежего воздуха, врывается темноволосый мальчик: - Мама наконец-то разрешила!» - его глаза пылают восторгом, а на щеке, корявым детским почерком. Почти уже смывшимся фломастером проглядывает число 69. - Ужин готов, - доносится голос жены с кухни, и мужчины послушно идут на кухню. Он внимательно смотрит на свою золотистоволосую, пышногрудую жену: все как обычно – никакой усталости или печали – она улыбается ему с сыном как всегда. Но только теперь он замечает, что эта улыбка тускла. Он приглядывается к ее движениям – почему-то ему кажется, что они тоже невыразительны и безжизненны. Наклонившись, чтобы наложить ему ужин, на ее шее как змейка переливается серебром цепочка, та самая цепочка… Он хочет разорвать ее, устроить скандал, но вместо этого лишь хмурится. Женщина садится напротив него, сын между ними. Дружное тройное: «итакимаз» - все как обычно. И тут он понимает, что только их ребенок не позволяет ей уйти к тому чертовому лису. Та часть Рангику, которую так любил Хисаги, умерла вместе с ее Гином. Он понимает это. Кажется, его жизнь тоже начинает разделяться на «до» и «после». До того, как ему в руки попал ее треклятый дневник и после...
*лаванда означает восхищение, одиночество, «я тебя никогда не забуду», «никто не заменит тебя»
