Я снова и снова рассматриваю их, но как тяжело мне дается даже взгляд на эти вещи! Как бы я хотел быть в них: в этих записках, написанными моим любимым почерком моей любимой, во множестве колдографий, с которых так тепло взирает ее ясный взгляд ее изумрудно-зеленых глаз. Я знал ее все жизнь, даже еще и в прошлой: в той, где я был еще маленьким запуганным мальчишкой. За что мне приходится жить дальше? Мозг обжигает одно лишь ее имя, но я не перестаю его произносить. Мучительно больно, но заставить перестать – никто не сможет, не смог бы, кроме нее. Но этого никогда не будет, и никто меня не остановит… Здесь мое единственное убежище - мало кто знает, где моя комната. Хогвартс огромен, его подземная часть еще больше, чем та, что возвышается величественными вековыми башнями. Но об этом месте никто не знает: только я, и может она, если видит меня сейчас. Хотя, кто знает… Я снова и снова останавливаюсь у своего шкафа, резко распахиваю его, бесцеремонно срываю исключительно черные, в память о ней, мантии, также грубо распахиваю дверцы за ними – здесь моя слабость и сила одновременно… Странно? Ничуть! И снова передо мною открывается небольшая ниша, в ней, моей неопытной в этом деле рукой, прибиты несколько полочек. Они могли бы быть аккуратно повешены магией, но так – с душой. На верхней стоит изящная ваза, в которой два цветка; я изучил их каждую крупицу: один, белый, самый изящный в мире. Это чудо природы и магии дышит прохладой, чистотой, мечтой – лилия. А другой – черный, с опустившимися лепестками, тот же вид, но он ничтожен. Наконец, я понимаю это - выхватываю его, и со всей яростью начинаю рвать на мелкие части, начиная со стебля. - Ничтожен, ничтожен, ничтожен! – срываюсь на крик, захлебываясь воздухом. Вот бы заплакать и выплеснуть все, чтобы, наконец, муки кончились! Но эти мысли – святое, смысл жизни, куда я без них? Я обвел взглядом другие полки: десятки фотографий, сотни предметов, связанные с ней… Помню, как рассказывал ей о Хогвартсе, вот высушенный прутик, который она держала в руках на манер волшебной палочки. А вот ее письмо, адресованное мне, только мне! Детский почерк, коряво выводящий прописные буквы, я учу письмо, да и этот почерк, наизусть, но становится еще больнее… Мой взгляд перемещается на книгу из библиотеки, которую я так и не вернул. А это – еще одна отдельная история: на 189 странице она оставила воспоминания о себе. Тогда мы жутко спорили о моих новых приятелей на страницах этого фолианта, но моих, коряво написанных слов, там нет - они слишком ничтожны, чтобы находиться рядом с ее идеальными буквами… А это – записка с обвиняющими словами, хотя сейчас это не главное, ведь ее рука прикасалась к этому обрывку пергамента… Рядом изображение, вырванное из маггловской книги отца: сверху бездвижно изображение лани, ниже – описание этого, так много значащего для меня, животного… А слева коллаж, где только она одна. И пусть ее нет в живых, эти колдографии так жизненно необходимо показывают, что она была! На самом видном месте еще один обрывок бумаги: «С любовью, Лили» Что-то мокрое капнуло с моего крючковатого носа на уже сморщенный от соленой воды обрывок - эта слеза, как бы мое ответное признание на этом куске пергамента. Может, она поймет это, увидит, услышит, почувствует? Но как, что она видит Оттуда? Не знаю… Медленно отвожу взгляд, потом вдруг лихорадочно прибираюсь, заметая следы, – не хочу, чтобы это видел кто-то еще. Обвожу взглядом комнату: никаких ее следов не видно. С тяжелым сердцем направляюсь к Дамблдору - еще одному странному человеку, вроде понимающему и великодушному, но, тем не менее, причиняющему дополнительную, как бонус за количество моей, боль. Через десять минут я вновь возвращаюсь сюда, и она ждет меня с каждого колдоснимка. Я вытаскиваю палочку и уже через несколько секунд жидкость, находящаяся в хрустальном флаконе, который стоит в той же нише, выливается в омут памяти, только что одолженный у директора. Я вновь погружаюсь в прошлое, в самые счастливые моменты моей жизни…
