Иногда хочется до бесконечности сжимать в объятьях его обманчиво хрупкое тело.
Бережно. Чуть дыша.
Чтобы слышать постепенно выравнивающееся дыхание и гадать, чувствует ли он хоть что-то? Врасти собственной кожей в белоснежный атлас его кожи и глупо таять в изумрудной бездне всегда печальных глаз. Очертить языком черную дорожку, от едва вздрогнувшего века до резкой линии нижней челюсти, и завершить ласку на тонких губах.
Он красивый? Или это так притягивает иллюзорная беззащитность мнимой жертвы?
Чертова кукла!
Ты. Чувствуешь?! Хоть что-то!
Встряхнуть узкие плечи. Да так, чтобы зубы клацнули! Рыча уже от ярости. Мгновенной, затмевающей рассудок! Безудержной ярости…
И оцепенеть от шелеста ровного голоса:
- Не останавливайся…
Не останавливаться?! Тебе это надо? За этим ты пришел?!
Секс, больше похожий на смертельную схватку. До ломоты в суставах, до стонов, неотличимых от хрипов. До полного изнеможения.

- Гриммджоу.
- А? Чего тебе?
- Как думаешь, почему они такие яркие именно здесь?
- Че-его?!
- Звезды. Здесь они такие яркие. Почему?

Любопытство.
Шестой смотрел в чернильное небо мира живых, подсвеченное мириадами светящихся точек, и от чистого сердца не понимал Четвертого.
Совсем не понимал.
Но они действительно очень яркие именно здесь.

- Я думаю, им это нравится.
- Улькиорра, по тебе Заэль соскучился.
Точеный профиль неподвижного лица, на котором не дрогнул ни единый мускул. Почему так хочется коснуться этих холодных губ? Так хочется, что становится больно. И у этой боли нет источника. Она живет сама по себе. Пустота, бесстыже требующая заполнения.
Как открытая рана. Которая не хочет заживать.

Иногда хочется разорвать на части его обманчиво хрупкое тело.
Жестоко. Задыхаясь от чего-то, сродни ненависти. Но в стократ сильнее. Дурея от зашкаливающего адреналина в крови и безумно боясь сломать это тонкое, беззащитное тело.
Чтобы он кричал от боли. Чтобы умолял. Или хотя бы просил…

- Сильнее!..

Ты хоть соображаешь, что творишь?! Как же ты меня бесишь…

- Тебе чего надо, а?
- Я хочу понять. Я просто забыл все это или никогда не знал.

Тупой ублюдок.
Эксперименты ставишь?! Я тебе покажу неожиданные результаты!

Поймать тонкую кисть, заломить, оборвать возражение бесцеремонно, но верно. Как в первый раз - провести языком по ровной кромке зубов, с силой вытянуть воздух из легких, вырывая сдавленный стон из горла. Рвануть молнию формы. Скользнуть пальцами в Дыру Пустого.
Требовательно. Жадно.
Впитать каждой клеткой тела невольную дрожь.
Ну, и где твоя холодность?

- Однажды все это закончится.
- Ты достал! Ты можешь хоть иногда не быть таким отморозком?!

Минус.

Мы слишком разные. Но, похожи настолько, что невозможно не попытаться стать хоть немного ближе.
Зачем?
Почему именно в мире живых звезды такие яркие?
Возможно, потому что они знают - однажды им придется погаснуть.
Мы - химеры. Нас не должно быть. Мы не можем быть. И то, что мы пока еще есть - всего лишь дело времени.
Сколько у нас времени?
Мы марионетки. Просто куклы, созданные для подчинения. Счастливые своим предназначением. Ведь так?
Но тогда откуда это не поддающееся холодному анализу желание убедиться, что внутри действительно пусто?
И пусто ли…

- Какого черта! Ты чего делаешь в моей комнате?!
- Ты хочешь коснуться меня?
Впервые Секста не матерился и не пытался завязать драку. Просто недоверчиво смотрел и дышал так, словно ему по каким-то причинам не хватает воздуха.

Жажда прикосновения. Жажда чужого тепла. Иррациональная, сбивающая с толку. Сеющая сумятицу в голове и рождающая необъяснимое томление в изнывающем от этой жажды теле. Становится почти больно, когда пальцы хищно впиваются в горло, когда чужие губы навязывают жадную ласку и требуют ответа. Когда чужая плоть проникает в тело и это тело перестает подчиняться рассудку.
Это признак жизни? Или отголосок памяти?
Как это - жить?
Это - чувствовать боль и наслаждение, или что-то большее?

- Не останавливайся…
Два слова, сорвавшиеся помимо воли. Такое возможно?
Дальше.
Что будет дальше?

- Эй! Это что было?!
Руки сами по себе приводят в порядок одежду, мысли заняты совсем другим.
- Что?
- Какого хрена! Тебе чего надо, а?!
- Я хочу понять…

Живые плачут, когда им больно.
Квадра провел кончиками пальцев по "слезной дорожке".
Интересно, на что это похоже?

Аннигиляция.

Гулкое эхо глумливо передразнивает сбитое дыхание, подхватывает и разносит звук, словно базарная сплетница. Глянцевые стекла отражают до бесконечности мучительную судорогу противоестественной близости.
Больно. Как же больно…
Болит не тело, не эта нелепая конструкция, в которой единственное человеческое - нервная система. Болит что-то другое. То, чего не должно быть в этой оболочке. У этой боли нет источника. Она живет сама по себе, словно открытая, незаживающая рана. И хоть береди ее, хоть оставь в покое - боль остается прежней.
Или это страх?

Сколько у нас времени?
Сколько бы ни было. Зная, что однажды все это закончится, зачем затягивать?
Но как сладка эта иррациональная жажда…

- Улькиорра.
- Да?
- А я думаю, они такие яркие, потому что им насрать! На нас, на живых, на пустых - на весь мир! Так что хватит уже всякой хренью голову забивать!
- Отпусти руку.
- Какого хрена?!
- Я сказал, отпусти руку, мусор.
Вот так.

Мы - химеры. Нас не должно и не может быть. И то, что заставляет наши тела судорожно искать единения - такая же химера. Невозможная и недолговечная.
Закономерность.
Мы настолько разные, что наша схожесть кажется очевидной, но теряется, ускользает, как смесь вина и крови.

- Ах, ты..!
Это называется "подлость", кажется. Шестой отвык защищать от него Дыру.
Действительно мусор. Холодный, расчетливый ум понимает это. Тогда откуда опять эта боль?
Квадра отстраненно смотрит на сплевывающего кровь Сексту. И, пока разум равнодушно отмечает бешеный блеск аквамариновых глаз, вышедшее из под контроля тело уже опустилось на колени перед скорчившейся от боли фигурой. Руки бережно стирают кровь с губ и подбородка. И что дальше?
Разум напряженно ждет ответной атаки.
Телу все равно.
Нет. Не совсем. Тело тоже ждет, но чего-то другого…

- Ах, ты су-ука-а! - рычит Шестой.

Они такие яркие, потому что из них еще не вынули душу…

Почему совершенно не хочется сопротивляться грубо дернувшим волосы рукам? Почему губы покорно размыкаются навстречу нетерпеливому языку? Почему безнадежно гаснет, едва вспыхнув, такой неожиданно слабый зеленый огонек на кончиках пальцев…

Они такие яркие, потому что знают - если они не будут сиять, никто не будет смотреть в чернильное небо, чтобы навсегда запомнить их отчаянную жажду остаться в вечности.